Комментарий: Мореплаватель Павзаний...
Добавлено: 21 апр 2007, 08:51
Ссылка на статью: Мореплаватель Павзаний...
Константин А. Богданов
О КРОКОДИЛАХ В РОССИИ
Очерки из истории заимствований и экзотизмов
Москва
Новое литературное обозрение
2006
c. 217-218.
Упоминания о крокодилах привносят в тривиальный дискурс повседневности элементы экзотики, непредсказуемости, абсурда и игры. Владимир Соловьев в уничижительной рецензии на стихотворный сборник «Русские символисты» (1895) пародирует ложную многозначительность Валерия Брюсова, обыгрывая анималистически-спиритуальную метафорику: «Своей судьбы родила крокодила / Ты здесь сама / Пусть в небесах горят паникадила, — / В могиле — тьма»305. Пародийное упоминание о крокодиле встречается у Соловьева также в ранее написанной басне «Эфиопы и бревно» (1894): здесь обыгрывается описание экзотической Ефиопии — страны «близ ворот потерянного рая», «где пестрый леопард <...>, где водится боа, где крокодил опасен»306. Соловьев едва ли мог предвидеть, что вышучиваемая им экзотика через несколько лет станет основной темой провозвестника русского «акмеизма» Николая Гумилева. Первый поэтический сборник Гумилева («Романтические цветы», 1907) представлял читателю весь набор экзотических атрибутов — и особенно экзотических животных. В небольшой по объему книжке появляются гиппопотам, слоны, фламинго, павлины, львы, жираф, ягуар, носорог, шакал, тигры, обезьяны, пантера, кенгуру, леопард, попугай, дельфины и, конечно, крокодил. Крокодил оказался при этом персонажем сразу двух стихотворений, послужив созданию сюжета о некоем замысловатом ритуале, приуроченном ко времени императора Каракаллы:
Мореплаватель Павзаний
с берегов далеких Нила
в Рим привез и шкуры ланей,
и египетские ткани,
и большого крокодила.
Животному оказываются особые почести: его выходит встречать сам император «в пурпуровом уборе»:
И какой-то сказкой чудной,
Нарушителем гармоний,
Крокодил сверкал у судна
Чешуею изумрудной
На серебряном понтоне307.
В другом стихотворении («Каракалла») поэт, обращаясь к римскому императору и сравнивая его с Фебом, также не забывает упомянуть о привезенном с Нила «дремлющем» «темно-изумрудном крокодиле»308. Загадочный сюжет стихотворений и та роль, которая отводится в нем крокодилу, позволяет думать, что Гумилев имел в виду некое действительное событие, датируемое эпохой «извращений Каракаллы». По мнению М. Баскера, торжественное подношение пресмыкающегося императору следует понимать в данном случае не в церемониальном, но прямо в ритуально-оккультном смысле: крокодил, по Баскеру, это — ни много ни мало — «мощное магнетическое средство» (potently magnetic instrument) в сновидческом общении с потусторонним миром309. Можно спорить о том, насколько такая интерпретация согласуется с мифопоэтическим миром «Романтических цветов», но с исторической точки зрения такая реконструкция ритуала ничем не подтверждается. Из общедоступных текстов по истории Рима Гумилев мог знать только то, что крокодилы иногда служили увеселению в публичных зрелищах: так, например, по сообще¬нию Плиния Старшего, Август позволил убить 36 крокодилов в цирке Фламиния (Plin. Nat. 8, 96). Император Элагабал (в близкую к правлению Каракаллы эпоху) держал крокодила в качестве «домашнего животного», преследуя при этом, судя по всему, однако, тоже не ритуальные, а развлекательные цели310. Объяснение замысловатого стихотворения Гумилева стоит, вероятно, искать в оккультной литературе — сочинениях Папюса и особенно Елены Блаватской, которую поэт читал и, как кажется, ценил311. В ее «Тайной доктрине» крокодил неоднократно появляется (с неопределенными отсылками к древнеегипетской религии) как «двоякий символ Неба и Земли, Солнца и Луны, посвященный в силу своей земноводной природы Озирису и Исиде». Неудивительно, что, вопреки серьезности поэтических претензий Гумилева, выспренний экзотизм его первого сборника не обошелся без критики. При очевидной склонности автора к ходульной многозначительности, вольное или невольное подражание «колониальной» тематике Леконта де Лиля и Киплинга легко могло показаться комичным уже потому, что плохо вязалось с представлением о русском поэте, воспевающем белых первопроходцев африканских пустынь и индийских джунглей312
305 Вестник Европы. 1895. Октябрь. С. 851.
306 Соловьев В. С. Стихотворения. Проза. Поэзия. Письма. Воспоминания современников. М., 1900. С. 94.
307 Гумилев Н'. С. Стихотворения и поэмы. Л., 1988. С. 111. (Серия «Библиотека поэта»). В сборнике — без названия; в автографе стихотворение называется «Крокодил» (С. 552).
308 Там же. С. 110.
309 Basker M. Stixi iz snov: art, magic and dream in Gumilev's Romanticheskie cvety// Nikolaj Gumilev, 1886-1986. Berkeley Slavic Specialities. 1987. R 40. Мнение Баскера принимают (хотя и смягчают неправильным переводом его текста) редакторы академического собрания Н. Гумилева: Гумилев ff. C. Полное собрание сочинений: В 10 т. М., 1998. Т. 1. С. 376.
310 Der Neue Pauly Enzyklopädie der Antike / Hrsg. v. H. Cancik und H. Schneider. Stuttgart; Weimar: J. B. Metzler, 1999. Bd. 6. Sp. 861.
311 Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. М., 1999. С. 131-133.
312 Позднее эта репутация сыграет свою роль в характерных оценках поэта, как «русского певца империалистического конквистадорства» (Волков А. Поэзия русского империализма. М., 1930. С. 129)
Константин А. Богданов
О КРОКОДИЛАХ В РОССИИ
Очерки из истории заимствований и экзотизмов
Москва
Новое литературное обозрение
2006
c. 217-218.
Упоминания о крокодилах привносят в тривиальный дискурс повседневности элементы экзотики, непредсказуемости, абсурда и игры. Владимир Соловьев в уничижительной рецензии на стихотворный сборник «Русские символисты» (1895) пародирует ложную многозначительность Валерия Брюсова, обыгрывая анималистически-спиритуальную метафорику: «Своей судьбы родила крокодила / Ты здесь сама / Пусть в небесах горят паникадила, — / В могиле — тьма»305. Пародийное упоминание о крокодиле встречается у Соловьева также в ранее написанной басне «Эфиопы и бревно» (1894): здесь обыгрывается описание экзотической Ефиопии — страны «близ ворот потерянного рая», «где пестрый леопард <...>, где водится боа, где крокодил опасен»306. Соловьев едва ли мог предвидеть, что вышучиваемая им экзотика через несколько лет станет основной темой провозвестника русского «акмеизма» Николая Гумилева. Первый поэтический сборник Гумилева («Романтические цветы», 1907) представлял читателю весь набор экзотических атрибутов — и особенно экзотических животных. В небольшой по объему книжке появляются гиппопотам, слоны, фламинго, павлины, львы, жираф, ягуар, носорог, шакал, тигры, обезьяны, пантера, кенгуру, леопард, попугай, дельфины и, конечно, крокодил. Крокодил оказался при этом персонажем сразу двух стихотворений, послужив созданию сюжета о некоем замысловатом ритуале, приуроченном ко времени императора Каракаллы:
Мореплаватель Павзаний
с берегов далеких Нила
в Рим привез и шкуры ланей,
и египетские ткани,
и большого крокодила.
Животному оказываются особые почести: его выходит встречать сам император «в пурпуровом уборе»:
И какой-то сказкой чудной,
Нарушителем гармоний,
Крокодил сверкал у судна
Чешуею изумрудной
На серебряном понтоне307.
В другом стихотворении («Каракалла») поэт, обращаясь к римскому императору и сравнивая его с Фебом, также не забывает упомянуть о привезенном с Нила «дремлющем» «темно-изумрудном крокодиле»308. Загадочный сюжет стихотворений и та роль, которая отводится в нем крокодилу, позволяет думать, что Гумилев имел в виду некое действительное событие, датируемое эпохой «извращений Каракаллы». По мнению М. Баскера, торжественное подношение пресмыкающегося императору следует понимать в данном случае не в церемониальном, но прямо в ритуально-оккультном смысле: крокодил, по Баскеру, это — ни много ни мало — «мощное магнетическое средство» (potently magnetic instrument) в сновидческом общении с потусторонним миром309. Можно спорить о том, насколько такая интерпретация согласуется с мифопоэтическим миром «Романтических цветов», но с исторической точки зрения такая реконструкция ритуала ничем не подтверждается. Из общедоступных текстов по истории Рима Гумилев мог знать только то, что крокодилы иногда служили увеселению в публичных зрелищах: так, например, по сообще¬нию Плиния Старшего, Август позволил убить 36 крокодилов в цирке Фламиния (Plin. Nat. 8, 96). Император Элагабал (в близкую к правлению Каракаллы эпоху) держал крокодила в качестве «домашнего животного», преследуя при этом, судя по всему, однако, тоже не ритуальные, а развлекательные цели310. Объяснение замысловатого стихотворения Гумилева стоит, вероятно, искать в оккультной литературе — сочинениях Папюса и особенно Елены Блаватской, которую поэт читал и, как кажется, ценил311. В ее «Тайной доктрине» крокодил неоднократно появляется (с неопределенными отсылками к древнеегипетской религии) как «двоякий символ Неба и Земли, Солнца и Луны, посвященный в силу своей земноводной природы Озирису и Исиде». Неудивительно, что, вопреки серьезности поэтических претензий Гумилева, выспренний экзотизм его первого сборника не обошелся без критики. При очевидной склонности автора к ходульной многозначительности, вольное или невольное подражание «колониальной» тематике Леконта де Лиля и Киплинга легко могло показаться комичным уже потому, что плохо вязалось с представлением о русском поэте, воспевающем белых первопроходцев африканских пустынь и индийских джунглей312
305 Вестник Европы. 1895. Октябрь. С. 851.
306 Соловьев В. С. Стихотворения. Проза. Поэзия. Письма. Воспоминания современников. М., 1900. С. 94.
307 Гумилев Н'. С. Стихотворения и поэмы. Л., 1988. С. 111. (Серия «Библиотека поэта»). В сборнике — без названия; в автографе стихотворение называется «Крокодил» (С. 552).
308 Там же. С. 110.
309 Basker M. Stixi iz snov: art, magic and dream in Gumilev's Romanticheskie cvety// Nikolaj Gumilev, 1886-1986. Berkeley Slavic Specialities. 1987. R 40. Мнение Баскера принимают (хотя и смягчают неправильным переводом его текста) редакторы академического собрания Н. Гумилева: Гумилев ff. C. Полное собрание сочинений: В 10 т. М., 1998. Т. 1. С. 376.
310 Der Neue Pauly Enzyklopädie der Antike / Hrsg. v. H. Cancik und H. Schneider. Stuttgart; Weimar: J. B. Metzler, 1999. Bd. 6. Sp. 861.
311 Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. М., 1999. С. 131-133.
312 Позднее эта репутация сыграет свою роль в характерных оценках поэта, как «русского певца империалистического конквистадорства» (Волков А. Поэзия русского империализма. М., 1930. С. 129)