Ссылка на статью: Солнце духа. Николай Гумилёв.
О невнимательности.
Солнце духа.
Отнести это стихотворение к «военным» можно только по невнимательности.
Ведь, уже при первом прочтении бросается в глаза, что слово «бой» находится в контексте слов (как расположенных рядом (огнезарном), так и удалённых), не вяжущихся со словом «бой»; а ведь это стихотворение прочитано не раз, о нём сказано МНОГО. ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ слова (кроме слова «бой»), включая НАЗВАНИЕ стихотворения, говорят о ДУХЕ. Поэтому первым предположением будет то, что в этом стихотворении описывается работа духа, и слово «бой» должно занять в нём своё достойное место, а именно: иметь смысл слова-обозначения, слова, обозначающего столкновения душ, принципов. Каковое и является основной формой работы духа.
Если же «огнезарный» - это «освещённый вспышками огнестрельного оружия», то возникает вопрос: К каким из уже состоявшихся военным сражениям применимо определение «огнезарный», о каком он (автор) мечтает? Битва при Ватерлоо? Сражение при Каннах? Бородинская битва? Сталинградская битва? Война Севера и Юга? Тридцатилетняя война?
Однако определение «огнезарный» прижилось по отношению к войне. Например, у Ахматовой: «Две войны освещали путь». Огнезарный - буквально значит: «освещающий огнём» - огонь, пылкий, обжигающий, разгорячённый, полыхающий (как любой огонь), который СВЕТИТ.
А есть ли (было ли до Гумилёва) такое слово в русском языке?
И если ты, читатель, стал чуточку внимательнее, то к тебе вопрос: Что в этом стихотворении названо СОЛНЦЕМ ДУХА, в лучах которого СОЗРЕЮТ ПЛОДЫ ? И что это за плоды?
Солнце духа. Николай Гумилёв.
-
- Сообщения: 329
- Зарегистрирован: 19 июн 2009, 05:47
- Откуда: Хакасия
- Контактная информация:
-
- Сообщения: 753
- Зарегистрирован: 10 янв 2007, 02:05
- Откуда: Москва
- Контактная информация:
Спокойствие. О рождении этого стихотворения рассказал в десятой главе «Записок кавалериста» сам Николай Гумилёв.
http://gumilev.ru/prose/26/Да, эта ночь была одной из самых трудных в моей жизни. Я ел хлеб со снегом, сухой и он не пошел бы в горло; десятки раз бегал вдоль своего эскадрона, но это больше утомляло, чем согревало; пробовал греться около лошади, но ее шерсть была покрыта ледяными сосульками, а дыханье застывало, не выходя из ноздрей. Наконец я перестал бороться с холодом, остановился, засунул руки в карманы, поднял воротник и с тупой напряженностью начал смотреть на чернеющую изгородь и дохлую лошадь, ясно сознавая, что замерзаю. Уже сквозь сон я услышал долгожданную команду: «К коням… садись». Мы проехали версты две и вошли в маленькую деревушку. Здесь можно было наконец согреться. Едва я очутился в халупе, как лег, не сняв ни винтовки, ни даже фуражки, и заснул мгновенно, словно сброшенный на дно самого глубокого, самого черного сна.
Я проснулся со страшной болью в глазах и шумом в голове, оттого что мои товарищи, пристегивая шашки, толкали меня ногами: «Тревога! Сейчас выезжаем». Как лунатик, ничего не соображая, я поднялся и вышел на улицу. Там трещали пулеметы, люди садились на коней. Мы опять выехали на дорогу и пошли рысью. Мой сон продолжался ровно полчаса.
Мы ехали всю ночь на рысях, потому что нам надо было сделать до рассвета пятьдесят верст, чтобы оборонять местечко К. на узле шоссейных дорог. Что это была за ночь! Люди засыпали на седлах, и никем не управляемые лошади выбегали вперед, так что сплошь и рядом приходилось просыпаться в чужом эскадроне.
* * *
Низко нависшие ветви хлестали по глазам и сбрасывали с головы фуражку. Порой возникали галлюцинации. Так, во время одной из остановок я, глядя на крутой, запорошенный снегом откос, целые десять минут был уверен, что мы въехали в какой-то большой город, что передо мной трехэтажный дом с окнами, с балконами, с магазинами внизу. Несколько часов подряд мы скакали лесом. В тишине, разбиваемой только стуком копыт да храпом коней, явственно слышался отдаленный волчий вой. Иногда, чуя волка, лошади начинали дрожать всем телом и становились на дыбы. Эта ночь, этот лес, эта нескончаемая белая дорога казались мне сном, от которого невозможно проснуться. И все же чувство странного торжества переполняло мое сознание. Вот мы, такие голодные, измученные, замерзающие, только что выйдя из боя, едем навстречу новому бою, потому что нас принуждает к этому дух, который так же реален, как наше тело, только бесконечно сильнее его. И в такт лошадиной рыси в моем уме плясали ритмические строки:
Расцветает дух, как роза мая,
Как огонь, он разрывает тьму,
Тело, ничего не понимая,
Слепо повинуется ему.
Мне чудилось, что я чувствую душный аромат этой розы, вижу красные языки огня.