В "Фантазии и курьезы", наверное.
21.04.2017 12:41
Крымские Известия
О ЧЕМ НИКОГДА НЕ ГОВОРЯТ НА ГУМИЛЕВСКИХ ЧТЕНИЯХ
В Коктебеле завершились очередные Гумилевские чтения. Говорим об этом с их участником, председателем Общественной палаты РК Григорием Иоффе, и совпадаем в желании задать вопрос — почему имя поэта Николая Гумилева воскрешено в сложные 90-е? Ведь завораживающие, останавливающие сердце строчки («Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд и руки особенно тонки, колени обняв» или «Русь бредит Богом, красным пламенем, где видно ангелов сквозь дым», или «Бессильные чувства так странны, застывшие мысли так ясны») отнюдь не крамольны и написаны «при царском режиме». Что заставило советских цензоров решительным жестом вымарать их и из школьных, и из вузовских учебных планов?
— Накануне открытия чтений в Санкт-Петербурге прогремел взрыв в метро и унес 14 жизней, — напоминает Г. Иоффе. — Представь ситуацию, что убийца был не поваром в суши-баре, а блестящим поэтом, и до теракта его имя цитировали в литературных салонах. Как должна была поступить власть в таком случае? Вешать ордена за талантливые рифмы и увековечивать имя преступника в учебниках? А ведь Николай Гумилев был террористом, одним из идеологов Кронштадтского мятежа.
Я не буду сейчас погружаться в детали, описывать цели и движущие силы восстания (все есть в книгах). Скажу только, что после поражения верхушка мятежников во главе с профессором В. Таганцевым создала террористическую «Петроградскую боевую организацию» и действовала по до боли знакомой схеме — подготовка боевиков, изготовление бомб, провокационные листовки, прокламации (над текстами трудился Н. Гумилев), заграничные эмиссары, финансовые вливания, связь с английской разведкой, явочные квартиры, убийство чекистов.
— Нашла кого жалеть, — намекая на последних, желчно замечает знакомый политолог.
Но разве в этом дело? Прежний режим потерпел крах (кого винить?), установилась власть большевиков. Народ стал к ней приспосабливаться, налаживать мирную жизнь. А проигравшая сторона занималась постоянными «политическими поджогами». И Гумилев был важной частью порочной цепочки, за что его расстреляли в 1921 году.
— Если возносить террориста Гумилева на штандарт, значит, по логике, надо оправдать и псевдоповара Джалилова, — резонно замечает Г. Иоффе. — Упомянутая тобой ПБО имела два крыла: «профессорское» и «офицерское». Первое вело информационную войну — готовило воззвания и агитацию, различные проекты на случай переворота, осуществляло шпионаж в госорганах и должно было сформировать переходное правительство Петрограда. В него входили князь Шаховской (смог удрать) и профессор М. Тихвинский (вел бухгалтерию и открывал подставные конторы для отмывания денег); профессор Н. Лазаревский и бывший сенатор С. Манухин отвечали за идеологию и контакты с зарубежьем (они, кстати, «сдали» Гумилева). Кроме них, в крыло входили князья Туманов и Ухтомский, которые хранили и распространяли контрреволюционную литературу, а геолог Козловский держал у себя в квартире динамит и собирал ручные бомбы. Меня иногда оторопь берет. Наш нынешний день словно списан с этого сценария!
Почему же трезвый взгляд на террориста Гумилева не популярен сегодня? Глава Общественной палаты полагает, никто не дает себе труда задуматься. Приезжает полудилетантская прекраснодушная публика, млеет под горячим коктебельским солнцем. Вино, ученые разговоры, пляж, томные дамы в шляпах. Читают «Жирафа», «Мне снилось» и «Уста солнца». А по сути что?
— Есть талантливый российский поэт Дмитрий Быков, — вновь проводит параллели в день сегодняшний Г. Иоффе. — Почему мы постоянно видим его на Болотной площади рядом с А. Навальным? Зачем он зовет Русь к топору, прекрасно зная, чем это заканчивается? Думаю, это одна из форм его заработка. Но деньги-то кровавые! И дело кровавое, погубившее когда-то хорошего поэта Николая Гумилева.
Дискуссия, должен ли поэт быть гражданином, стара, как мир, и занимает пространство от пушкинского «глаголом жги сердца людей» до евтушенковского «поэт в России больше, чем поэт».
— Вот только в наше время я этого гражданства не вижу, — с горечью замечает мой собеседник. — В труднейшие дни «Крымской весны» я занимал пост первого вице-спикера парламента, участвовал в сложнейшем политическом процессе. Элиты рисковали не деньгами и карьерой — жизнью. И я что-то не видел, чтобы в двери тогда еще Верховного Совета АРК ломились поэты с предложением помочь, воспеть, объяснить и поддержать. Право, есть о чем подумать. И желательно смотреть вглубь, а не срезать розовые купоны бесконечного счастья.
Ирина ИВАНЧЕНКО.