Для раздела Чужие стихи

Посвящения, пародии, подражания. Для всего, что после может оказаться в разделе "Чужие стихи" на gumilev.ru
Vitalii
Сообщения: 423
Зарегистрирован: 10 янв 2007, 06:38
Откуда: Meksika

Сообщение Vitalii » 21 мар 2007, 08:02

Ridayu i plAchu...
http://lj.rossia.org/users/shiropaev/12140.html?nc=4
Пишет shiropaev

ЯЩЕР
(поэма)

Чую с Волхова ветр пьянящий,
Что напутствует и ярит…
Возвращается дядя Ящер –
Запрещенной Руси реликт!
<...>
i t.d.

Nashel cherez
http://community.livejournal.com/cucumberhead/47939.html

Пятачок
Сообщения: 59
Зарегистрирован: 24 янв 2007, 12:56
Откуда: Киев
Контактная информация:

Сообщение Пятачок » 02 апр 2007, 14:10

Мое. Не помню, присылала ли.

***

В серых питерских болотах,
Под осокою-травой
От грядущего кого-то
Скрыли тихий голос твой.


Но не сгинул он, пробился,
Землю, точно луч, прошел,
Незабудкой распустился,
Желтым лютиком расцвел,


Осторожней! Словно колос,
Беззащитный и нагой,
Вы поэта тихий голос
Попираете ногой…

1-6 ІІ.2007


***
Толпятся облака, как лодки,
У синей пристани небесной,
И звездный ковш водою пресной
Наполнен. Кончен день короткий.

Вот он, последний взгляд на землю –
Прозрачный и такой спокойный,
Как будто этот вечер знойный –
Начало, не конец. Вот: внемлет


Земля тебе! Ты на поруки
Ей отдан небом ненадолго.
И – плата собственного долга -
Лицо твое с печатью муки.

31.І – 5. ІІ. 2007

Анна Путова

Vitalii
Сообщения: 423
Зарегистрирован: 10 янв 2007, 06:38
Откуда: Meksika

Сообщение Vitalii » 17 май 2007, 07:16

http://kutuzanna.livejournal.com/44921.html

В процессе написания магистерской возникает желание заняться хотя бы на часок чем-нибудь менее интеллектуальным. Принялась сейчас рыться в компьютере в поисках каких-нибудь старых творческих экспериментов и наткнулась на университетскую работу по литературе начала 20 века (2й или 3й курс).

Это была попытка написать стилизации в духе поэтов Серебряного века на известный сюжет:
Наша Таня громко плачет
Уронила в речку мячик.
Тише, Танечка, не плачь,
Не утонет в речке мяч.
------------
НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ
Когда жемчужная заря
На темном небе угасает,
Златою чешуей горя,
Русалка на пруду играет.

То мутит воду, хохоча,
То песней к путнику взывает,
То свет от звездного луча
В косу тяжелую вплетает.

Однажды у того пруда
Принцесса юная гуляла.
Зашевелилась вдруг вода..
Принцесса мячик потеряла

И в страхе бросилась домой
Бежать через лесную чащу.
А вдруг проказник-водяной
К себе на дно ее утащит?

А вдруг девице на беду
В воде шалят речные бесы?.
Ну а русалка на пруду
Играет с мячиком принцессы.

Сергей Сербин
Сообщения: 753
Зарегистрирован: 10 янв 2007, 02:05
Откуда: Москва
Контактная информация:

Сообщение Сергей Сербин » 29 май 2007, 18:16

Обещанные стихи из книги Доливо-Добровольского. Синим цветом я помечу страницы книги, с которых перепечатал эти стихотворения. Здесь только первая часть, продолжение будет в следующий раз.
Сначала - библиографическое описание книги:

Доливо-Добровольский А. В. Семья Гумилёвых. Кн. 1. Николай Гумилёв: поэт и воин. - СПБ.: Рус. воен. энциклопедия; Фонд "Отечество", 2005. - 720 с.

Георгий Иванов

Закат золотой. Снега
Залил янтарь.
Мне Гатчина дорога,
Совсем как встарь.

Томительнее тоски
И слаще – нет.
С вокзала слышны свистки,
В окошке свет.

Обманчивый свет зари
В окошке твоем.
Калитку лишь отвори,
И мы – вдвоем.

Все прежнее: парк, вокзал…
А ты – на войне,
Ты только прости сказал,
Улыбнулся мне.

Улыбнулся в последний раз
Под стук колес,
И не было даже слез
У веселых глаз.

1914 (С. 627)

Михаил Зенкевич

Бессонница

Рассветный саван раздирая, сипло
Горланят петухи, и как в тисках
У астмы сердце. О, на этот час налипла
Всех смертников предсмертная тоска.

И замурованные в склепах камер,
И тот, кто спал, и тот, кто не уснул,
Оцепенев, на койке каждый замер,
Услышав рвущийся сквозь стены гул.

Эй, складывай манатки. Узел жалкий.
Курнуть бы, да цыгарку не свернуть.
Поможет кто-нибудь и зажигалкой,
Даст огоньку в последний страшный путь.

Скорей, скорей, чтоб солнце не видало.
Покуда день еще белес и сер,
Туда, где под березками вода
Весною вырыла в песке карьер…

Коль смерти грузовик подкатит тяжко,
И совесть наведет в лицо наган, –
Последнею махорочной затяжкой
Кем будет братский поцелуй мне дан?

(С. 629-630)

Ида Наппельбаум

На высоких ступенях гумилевской поэзии
Мы идем, поднимаясь, как в храм,
Там восхода пурпурное лезвие
Делит небо с землей пополам.
И плывут, и всплывают картины,
Для поэта все – мир, все – игра, –
Леопарды таятся в пустыне,
И верблюды стоят у «Шатра».
Серп Луны со «Звездою – той – Синей»
О любви говорит до утра,
И стоит там от века доныне
Всем заблудшим, скорбящим оплот,
Полон мужества, полон гордыни
В ярком зареве «Огненный столп».

(С. 631)

Ида Наппельбаум

Портсигар

Она была живою прежде, черепаха,
Неторопливо, медленно ползла,
И никакой не мог колдун, волшебник, знахарь
Сказать, что ей судьбина нарекла.

А вот сейчас ее прозрачный, в пятнах панцирь
Лежит в столе, таясь на самом дне,
Храня тепло тех тонких пальцев,
Что отбивали ритмы на ее спине.

Давно уж нет в живых старухи-черепахи,
Погиб поэт в зените лет и сил,
Но чертят на земле таинственные знаки
Его нетленные стихи.

(С. 633)

Ида Наппельбаум

К портрету

Пускай твержу себе стократ,
Что это только дубликат,
Что светлый лик оригинала
Давно Россия потеряла,
Что в страшном веке осужденья
Погиб завещанный трофей.
А все равно передо мной
Сияет синей синевой,
И книжки красный тонкий том
Поднялся над его плечом,
И смотрят внутрь себя, назад,
Его раскосые глаза.

И снится мне, что все сначала,
Что юность только зазвучала,
И на торцовой мостовой
Идем вечернею порой.

(С. 633-634)

Ида Наппельбаум

Сто первый год

Поэт не может быть убит,
Напрасны чьи-то прикасанья,
Самой природою он влит
В космическое мирозданье.

И смертью смерть свою поправ,
Свой путь к народному призванью
Ковром стихов своих устлав,
Второе начал он существованье.

1986 (С. 634)

Георгий Штерн

Памяти Гумилева

Кто из нас не играл в капитаны
Или славы добыть не мечтал,
Пролагая пути в океаны
Меж коралловых рифов и скал.

И мальчишкой средь школьного гама,
Кто – дерзанием их поражен –
Магеллана и Васко да Гама
Не твердил полнозвучных имен.

В омраченном бедой Петрограде
Мы не раз посещали потом
Натощак, но прекрасного ради,
Угол Мойки и Невского Дом.

Околдованный силой созвучий,
Затихал переполненный зал,
Когда медленный низкий певучий
Твой торжественный голос звучал.

И уста повторять не устали
И смотреть не пресытился взор
Из стихов драгоценной эмали
Многоцветный и яркий узор.

Силой чистого цвета богата
Желтизна безотрадных пустынь,
Где, как киноварь, алы закаты
И, как кобальт, – небесная синь.

Чернотою контрастные тени
В серебро оправляет луна,
И вскипает жемчужною пеной
Изумрудной волны глубина.

Ты стихов не писал по заказу,
Обряжая в парчу нищету,
Подменяя красивостью фразы
Мира подлинную красоту.

Не как праздный турист из отеля
«Познакомиться» с Африкой рад.
Ты изведал ее в самом деле,
Видел Нигер и озеро Чад.

По ночам умолкали шакалы,
Когда эхом не раз и не два
Отвечали окрестные скалы
Разъяренному рыканью льва.

Словно в образах сонных видений
Все, что мудрый Восток сохранил, –
Судьбы царств и земных поколений, –
Рассказал тебе дремлющий Нил.

Там незыблемо слово Корана
И, как пламя, полуденный зной,
Меж барханов звонки каравана,
Бедуина шатер кочевой.

В вечной смене смертей и рождений
Научился у дервиша сам
Узнавать и свои воплощенья
По едва уловимым чертам.

Но из плена блаженной Нирваны
Тебя звали над хмурой рекой,
Православным крестом осиянный,
Храм и всадник с простертой рукой.

Стороною от славы России…
Но Россия была уж не та,
Одержимый могучей стихией,
Эту славу народ растоптал.

Ты ж в порыве отваги и злости
Ненавидя, страдая, любя,
Вызвал смерть перекинуться в кости
И, как ставку, ей бросил себя.

1965 (С. 636-638)

Борис Лавренев

На смерть Гумилева

Знать напрасно было молиться
В роковой последний июль,
Что вонзила грозная птица
В сердце когти острые пуль.

То не древний орел Византии,
Не один осиявший трон,
Не таинственной Лемурии
Первозданный мудрый дракон,

И не светлый голубь Господень,
Разве может благой Господь
Подавить растенье на всходе,
Растоптать цветущую плоть.

Нет, то коршун, стервятник черный,
Прилетающий падаль жрать,
Послан дьяволом в чад тлетворный
Лучший цвет у земли отнять.

Мы давно отвыкли молиться,
Мы забыли слова литургий,
И над Русью страшная птица
Ширит яростные круги.

(С. 638-639)

Павел Коган

Поэту

Эта ночь раскидала огни,
Неожиданная, как беда.
Так ли падает птица вниз,
Крылья острые раскидав?
Эта полночь сведет с ума,
Перепутает дни – и прочь.
Из Норвегии шел туман.
Злая ночь. Балтийская ночь.
Ты лежал на сыром песке,
Как надежду, обняв песок.
То ль рубин горит на виске,
То ль рябиной зацвел висок.
Ах, на сколько тревожных лет
Горечь эту я сберегу!
Злою ночью лежал поэт
На пустом, как тоска, берегу.

Ночью встану. И вновь и вновь
Запеваю песенку ту же:
Ах ты ночь, ты моя любовь,
Что ты злою бедою кружишь?
Есть на свете город Каир,
Он ночами мне часто снится,
Как стихи прямые твои,
Как косые твои ресницы.
Но, хрипя, отвечает тень:
«Прекрати. Перестань. Не надо.
В мире ночь. В мире будет день.
И весна за снега награда.
Мир огромен. Снега косы.
Людям – слово, а травам – шелест.
Сын ты этой земли иль не сын?
Сын ты этой земли иль пришелец?
Выходи. Колобродь. Атамань.
Травы дрогнут. Дороги заждались вождя…

…Но ты слишком долго вдыхал болотный туман.
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя».

(С. 639-640)

Виктор Некипелов

Какое высокое небо!
Какая глухая тоска…
Опять неподвижно и немо
Стоят надо мной облака.
И в памяти снова и снова,
Усталую душу садня,
Всплывают стихи Гумилева,
Чеканно и нежно звеня.
Волнующе зыбки и белы,
Скитальцы зеленых зыбей,
Плывут облака-каравеллы
Над каменной клеткой моей.
Вот так, уже скоро полвека,
В воздушных скитаясь струях,
Везут они к отчему брегу
Поэта опального прах.
Струится свинцовая Лета,
Вскипают валы за кормой…
…И до сих пор за сонеты
Нам Родина платит тюрьмой.

1974 (С. 673-674)

Марк Гордон

К фотопортрету поэта

Изысканно одет, в свободной позе,
Перед столом с китайской старой вазой,
Он словно завершил чеканной фразой
Сонет о попугае или розе.
Нет, не уступит он житейской прозе,
Конквистадор в ущельях Чимборазо
Иль Капитан, роскошный, ясноглазый,
Чей палец на курке в ответ угрозе.

Меж тем цари – генералы с ними,
Уже склонясь над картами штабными,
Поводят стрелы, страны разрывая,

Чтобы поэт, испив из горькой чаши,
В последний раз увидел домик Маши
С площадки сумасшедшего трамвая.

(С. 674)

Борис Орлов

Расстрел

Памяти Николая Гумилева

Тихо встану к стене и крапиву
Я поглажу спокойной рукой.
До свиданья, родные! Счастливо…
Отправляюсь на вечный покой.

Завершение белого света.
Ангел смерти отправлен в полет.
Улыбнусь. Докурю сигарету.
За прикладами солнце взойдет.

Вспыхнет порох, взметнутся над крышей
Птицы – вестницы черных облав.
Ну а выстрелы я не услышу,
Как в горсти, пули в сердце собрав.

(С. 677)

Сергей Сербин
Сообщения: 753
Зарегистрирован: 10 янв 2007, 02:05
Откуда: Москва
Контактная информация:

Сообщение Сергей Сербин » 24 июн 2007, 17:01

Алексей Полишкаров

Николаю Гумилеву

1

Как забыть нам Кронштадт, окровавленный лед,
Да и тех, кто судьбою был не избалован,
Двадцать первый, мятежный, трагический год
Николая Степановича Гумилева.

Перед строем читает приказ нараспев
По складам, заикаясь, нервозный чекист:

— Шаг вперед, кто поэт Николай Гумилев...
И в трясущихся пальцах колеблется лист.


Большевик с перепоя суров и багров,
Вдруг раздался ответ, полный гордого гнева:
— Нет поэта в строю Гумилева,
Русский есть офицер Николай Гумилев.

2

Против варварской власти и дури,
Против неучей, полуневежд,
Крикнув лозунг: «Конец диктатуре!»
Ты, Кронштадт, поднялся на мятеж.

И понятно опричникам это,
Хоть в инструкциях записи нет,
Что с восставшими сердце поэта,
Если он настоящий поэт.

Взрыв народный — властителям драма,
Для поэта же — вспышка сквозь мрак.
Перед дулом чекистского хама
Он волненья не выдаст никак...

Он пройдет сквозь эпоху молчанья,
Взят посмертно на долгий прицел.
Он — опальный мой однополчанин,
Как поэт и как офицер.

3

Петроград... Бернгардовка и поле,
Сосны только замерли вдали...
Из неволи здесь на казнь вели
Гумилева по жаре и боли
Августовской выжженной земли.

Эхо повторяло приговор,
Эхо залпа повторит дубровы
И раздолье русское полей,
И заплачут сироты и вдовы,
Матери убитых сыновей.

(С. 677–678)

Виктор Василевский

Поэту было тридцать пять
Памяти Николая Гумилева

1

Расстрелян был поэт великий,
Поэту было тридцать пять...
И чаек раздавались крики.
И моря расстилалась гладь.

И ветер, с моря налетая,
О берег волны разбивал...
На землю кровь лилась святая.
И вновь вскипал за валом вал.

Он был убит — поэт великий,
Бесстрашной головой поник.
И чаек раздавались крики.
И этот бесконечен крик.

2

Не поднялся ты с влажной земли
В час рассвета, тревожный и ранний.
Не увидел в кровавом тумане
На просторе морском корабли.

Не увидел, как чайки кружат,
Не услышал их громкие крики.
Слух исчез и затмился твой взгляд,
Жизнь в коротком окончилась миге...

Но плывут корабли по морям
В неизвестные дальние страны.
Их бесстрашно ведут капитаны
Ураганным навстречу ветрам.

Чайки манят в иные края,
Крик летит над землею родною
И встаешь ты, омытый волною,
И, как волны, — песнь твоя!

3

Помню благородного поэта,
День его рождения весной.
И иду туда, где много света, —
Невского проспекта стороной.

Здесь он шел, шаги его звучали,
До сих пор, мне кажется, звучат.
И глаза весенний мир встречали,
Стройных зданий бесконечный ряд.

Все звало к неодолимой жизни
Под святой защитою креста.
Но пронесся ветер по отчизне,
И умолкли вещие уста.

Смерть сомкнула их в часы рассвета
У певца, рожденного весной.
Помню убиенного поэта,
Проходя знакомой стороной.

4

Выкурил спокойно папиросу.
Увезен был тайно на расстрел.
Занимался день багряно-розов,
Крест на Исаакии блестел.

Просыпалась прежняя столица:
Улицы, каналы и мосты...
Увозили за ее границы,
Где места и глухи, и пусты.

И рассветной этой ранью стылой
Смерть поэту застеклила взор.
Стала та земля ему могилой,
Без креста и камня до сих пор.

5

Но не сбылись о старости мечты
Последнего романтика — поэта.
Был он убит, когда стояло лето.
Плоды свисали, солнцем налиты.
И пуля, что старательно была
Отлита скромным и седым рабочим,
В него вошла, и мгла застлала очи,
И кровь, ударив, землю обожгла.

Все приняла любимая земля,
Покрытая и пылью, и бурьяном...
А время все висит плодом багряным,
Листвою неопавшей шевеля.

6

Уснувшего города старый квартал
И сквер, где когда-то церквушка стояла.
Луна, проплывая, над миром сияла.
И друг о Стокгольме стихи мне читал.

И каждое слово, летя в вышину,
Дыханьем поэта ее наполняло.
С той ночи ночей пролетело немало.
Я строчку поэта узнал не одну.
Дышали романтикой эти стихи
И знойными ветрами странствий дышали.
В них подвиги сильные люди свершали,
Вступив в поединок с безумством стихий.

И все прославлялось в алмазных строках:
Любовь и искусство, Россия святая,
И жил я пространствах, и жил я в веках,
И снова живу, эти строчки читая.

7

«Зачем они ко мне собрались, думы?..»
Звучит романс, который ты поешь.
А за окном осенний лес угрюмый,
Сырой туман и моросящий дождь.

Размыты очертания предместий.
И думы, что собрались здесь опять,
Опять к жестокой призывают мести
За все, что в звуках смог ты передать.

Поэта и певца нежнейший храм обманный,
Разрушенный слепцами, вновь встает.
И в час ночной, пустынный и туманный,
Уснуть мне эта песня не дает.

8

Подобно разорвавшейся звезде
Его явление в России было.
И небо Петрограда ослепило,
Рассыпавшись над мраком площадей.

И никогда тот не погаснет свет
Поэзии и жизни небывалой,
Хоть пулей их преступной оборвало
В начале страшных для отчизны лет.

9

Вторым он не был после Блока,
Он всюду только первым был.
Любовью верной и высокой
Россию жертвенно любил.

И знал, что за рассветом ранним
Смерть принимает без суда.
И та земля давно в бурьяне,
Убийства не найти следа.

10

Опять он, тот август, и снова
Тревожный рассвет роковой.
И раннее солнце багрово
И в путь отправляется свой.

Повисло над чащей глухою,
Где пулей сраженный поэт
Засыпан кровавой землею,
И жизни затерян той след.

11

Над рекою заросли ракит.
Крест стоит. И слышится молебен.
Каждый звук печален и целебен.
И свеча нетленная горит.

(С. 678–682)

Владимир Симаков

Дуэлянты

Сюжет известный: Пушкин и Дантес,
Немного позже: Лермонтов — Мартынов...
Он вечно вызывает интерес
И болью жжет, с годами не остынув.

Но как корабль, наскочив на мель,
Я был однажды просто огорошен,
Узнав про очень странную дуэль,
Когда стрелялись Гумилев — Волошин.

Вот двух имен трагический пример:
Их будто стравит будущий диктатор,
Хотя Максимилиан не Робеспьер,
А Николай — совсем не император.

Два друга, два собрата, два пера —
Живые вдохновенные натуры —
Поссорились, повздорили вчера
Подвижники родной литературы.

Шаляпин, Алексей Толстой и Блок —
Свидетели несчастного раздора,
Где каждый хочет преподать урок
И кровью друга смыть пятно позора.

Всего пять метров разделить должны
Противников, по мненью Гумилева,
Но, к счастью, сострадания полны,
Тут секунданты мнения иного.

Пятнадцать метров! - выверен барьер
И в пистолеты зарядили пули.
Жестокий век! Натянут каждый нерв...
Стреляйте же! Иль оба вы заснули?

При счете «три!» стреляет Гумилев,
Но пуля-дура мимо просвистела...
Быть может, был к убийству не готов
Наш конквистадор... Может, в этом дело?

Волошин поднимает пистолет,
прицелился обидчику под сердце,
Нажал курок... А выстрела-то нет —
Смерть не открыла роковую дверцу!

«Пускай стреляет снова! — говорит
Оставшийся под дулом пистолета. —
Пускай свою попытку повторит
Поэт, поднявший руку на поэта!»

И вновь осечка! Бледен, точно мел,
Стоял Волошин, опуская руку:
«Хочу, чтоб третьим выстрелом сумел
Мне подарить он вечную разлуку!»

«Недопустимо это, господа,
И против правил» молвят секунданты,
И наклонившись, Гумилев тогда
Взял молча шубу и в авто сел франтом.

Так в Петербурге миновала смерть
В начале века голову поэта:
Он должен был нам песни все допеть,
Где «Огненным столпом» его душа задета!

Попытка третья принесла успех:
В Чека расстрелян офицер и гений,
Стреляют точно пистолеты тех,
Кто не терпел малейших возражений.

Не став ни палачом, ни жертвой палача,
Как будто бы от мира отгорожен,
Жил в Коктебеле — редкая свеча! —
Отшельником Максимилиан Волошин.

Жил, пережил отливы и прибой,
Молясь душой за всех сынов России,

И будто продолжая спор с судьбой,
Он принял всех, кого ветра носили.

Их обогрел уютом и теплом,
Хоть из-под ног давно ушла основа...
Поэзия Волошина — весло,
А белый парус — строки Гумилева.

(С. 682–684)

Окончание следует...

Сергей Сербин
Сообщения: 753
Зарегистрирован: 10 янв 2007, 02:05
Откуда: Москва
Контактная информация:

Сообщение Сергей Сербин » 03 апр 2008, 13:52

Стихи из книги А. В. Доливо-Добровольского я со временем добавлю, а пока другое стихотворение.

Вячеслав Ложко (?)

Строптивый,
гордый и поэт от Бога,
Герой и преданный стране.
Трудна была
твоя дорога,
Дорога к небу, вся в огне.
Душа пылала,
обливаясь кровью:
Все друг на друга,
словно звери.
Потеряно душевное
здоровье —
Страна во тьме, в дерьме,
в безверии.
Забыты доблесть,
честь и совесть,
Замкнулись адовы круги.
Печальна о России повесть,
Где брат на брата —
злейшие враги.
В пучине дикого разгула,
Когда все рушилось в судьбе,
Пред злобным
комиссарским дулом
Остался верен сам себе.
Он не менял на
жизнь взгляды.
На это веская причина.
Его божественной
наградой:
Призванье
Гражданина и Мужчины.
http://www.bospor.com.ua/articles/1238.shtml

Сергей Сербин
Сообщения: 753
Зарегистрирован: 10 янв 2007, 02:05
Откуда: Москва
Контактная информация:

Сообщение Сергей Сербин » 02 июл 2008, 17:24

Последние "чужие стихи" из книги А. В. Доливо-Добровольского «Николай Гумилёв: поэт и воин» (СПБ.: Рус. воен. энциклопедия; Фонд "Отечество", 2005). Начало - тремя сообщениями раньше в этой же теме.

Алла Леванова

Африканский сон

Пусть рождают шторма капитанов —
Побежден будет дьявол средь бурь
В клочьях пены седой и туманов
В том краю, где вода, как лазурь!

Там живет темнокожая Зара,
Там богатый дворец средь оград.
Нет прекрасней садов Занзибара
И загадочней озера Чад!

Там живут средь лесов обезьяны,
Леопард, лев, изыскан жираф,
И надменны в горах павианы,
Что ни зверь — так маркиз или граф!

Нет надежнее там амулета,
Жертвы страшной взалкавшим богам!
В той земле не кончается лето,
Все стремятся к ее берегам.

Милой Африки образ далекий
Мне явился сегодня средь снов,
И мне снился младой и высокий
В диких джунглях поэт Гумилев...

(685)

Алла Леванова

Николай Гумилев

Не страшна ему ярость пантеры,
Не страшны крокодилы в реке,
Его знают холмы и пещеры,
Как следы на горячем песке.

И за рощею пальм африканских,
Где разрушен великий чертог,
Среди ста изваяний гигантских
Его помнит поверженный бог.

Гумилев не боялся охоты
В дальних джунглях, рискнув головой.
Его помнят когорты пехоты
Как героя войны Мировой.

Только сердце хранит, как ни странно,
Взмах пушистых и длинных ресниц.
Твое имя звенящее — Анна —
Он писал на обрывках страниц...

Как случилось, ушла ты к другому, —
В Петрограде в чести лишь мандат.
Нет России, и холодно в доме,
И в огне полыхает Кронштадт.

Что же делать в излучине судеб?
Кто покажет, не дрогнув, пример?
И примером для юношей будет —
Шаг вперед, Гумилев-офицер!

(685–686)

Екатерина Сафронова

Н. Гумилеву

Цвет глаз не важен,
Когда они смотрят так.
Бездонных скважин
Нечеловеческий мрак.

Сердце — как мир. Вмещает
Зло и добро.
Тонкие пальцы сжимают
Сегодня — ружье, завтра — перо.

Губы полуоткрыты
(Дыханье лови!)
Ищут давно забытой
Великой любви.

Музы, обжигаясь,
Падают, как мотыльки,
Прикасаясь
Лишь к тени его руки.

А сам он тонок,
Так уязвим, так велик!
«Колдовской ребенок»,
Юный старик.

Высший мой дар — в вечность
Имя его кричать!
Наши дни быстротечны.
Ему — всегда тридцать пять.

(686–687)

Екатерина Сафронова

Дорога

Я люблю тебя все безумней,
Я люблю тебя все светлей.
В мутном омуте моих будней
Плещут крылья твоих лебедей.

В жутких снах, истекая потом,
Вереницей лестниц и птиц
Восхожу к небесным высотам,
Пред тобою падаю ниц.

И я вижу, что я бессильна,
Понимаю, что я нема,
Но я помню белые крылья
И прозрачный восторг ума.

Может быть, игрок невезучий,
Я неверно выбрала роль?
Но я шла сквозь лучи и тучи
За тобой, за тобой, за тобой...

У порога сошлись начала,
Времена смешались в одно.
Я так долго тебя искала,
Я люблю тебя так давно!

...Хлещет дождь или ветер треплет.
Еле виден в тумане храм.
Странно-радостная, сквозь ветви
Я иду навстречу штормам.

В этот мир, прекрасный и страшный,
Где так гулки колокола,
Так знакомы темные башни...
В этот мир, где я умерла.

И Господь не осудит строго
И подарит меня Судьбе:
У меня лишь одна дорога —
Я иду навстречу тебе.

(687–688)

Екатерина Сафронова

Живому поэту Николаю Гумилеву

Ничего, что смерть,
Если мы вдвоем
Н. Гумилев

1
Начало

Это не перья, это мои ресницы,
Взмахами снега, тенями летних полдней
Тихо касаясь каждой Вашей страницы,
Прикосновенья крыльев ангельских помнят.
Тонкие пальцы сжали свою святыню,
Губы целуют буквы знакомых книжек.
Через все времена — для меня отныне
Только одна мечта: стать немного ближе,

И на безумные мольбы тоски и признанья
Слышать ответ — дождем Вашего неба.
Дайте мне знак! Дайте мне свет знанья
Истинного или святую небыль,

Слышу Ваш голос, думаю Ваши думы.
Ваши глаза — в них то, что мне с детства снится.
Знаю наверняка, это безумно:
Грезить о том, чему никогда не сбыться.

2
Путь Орфея

Хочешь, спущусь
За тобою Орфеем
В ад или в рай,
Чтобы ты мог вернуться
Снова на землю?
Клянусь, я сумею
Выдержать пытку
И не обернуться,
Губы кусая, дрожа и немея
От искушенья к тебе прикоснуться.

3
Плач

Близкий мой,
Дальний,
Грешный, святой,
Великий!
Слышишь ли, слышишь?
Милый, родной,
Убитый?!
Кровью своей
Горячей
Пыльные травы
Умывший
Смертью своей
Разбивший мой бедный разум,
Песней своей
Мое отравивший сердце?..

Да, я люблю тебя!
Сложный, простой,
Безумный,
Воин из воинов
И поэт из поэтов,
За жестокость изящную
Кровавых твоих поцелуев,
За великое сердце,
За нежность причудливых песен.

4
Рай

Ты теперь, наверное, счастливый,
Бродишь светлым ангелом в Раю,
Слушаешь нездешние мотивы
И не слышишь тех, что я пою.

Говорят, что все земные страсти
Станут бесконечно далеки,
Если удостоишься попасть ты
На другую сторону реки.
Но с душой, мятежней водопадов,
Неужели вправду ты забыл,
Как смеялся и грустил когда-то,
Как ты воевал и как любил?

Рассекал преграду волн суровых,
Слушал дикой Африки напев
И творил волшебной силой слова
Облака, цветы и королев...

Я могу лишь целовать страницы
И глаза в бессилье закрывать,
А тебе я не могу присниться,
Не могу по имени позвать.

Видно, там становятся другими:
Вольными, простыми, как трава...
Ты забыл свое земное имя,
Суетные мысли и слова.
И с высот планетного движенья,
Верно, на меня не взглянешь ты,
Искупивший кровью заблужденья
И обретший мир своей мечты.

5

Я лгать вдохновенно не вижу причины
Тому, кто глаза опускать не привык,
Что мне не милы и земные мужчины,
И глупый азарт повседневных интриг.
Но сердце сожмется, и снова слезами
Рассудок застелет отчаянья мгла,
Когда вспоминаю, какая меж нами
Пустая, бескрылая бездна легла.

И лишь иногда, в утешительном бреде,
Чудная догадка является мне:
Ты знал! Или, может быть, видел во сне,
Как там, на границе двух тысячелетий,
Достойна великих абсурдов Земли,
Рождается искра великой любви...

О, как увлеченно следил ты виденье!
Дивился ему и не верил глазам:
Любовь, обреченная мукам и снам,
Достойна игры твоего вдохновенья.
Быть может такое,
Что это она
Твоею мечтою
Была рождена,
Бессмертной мечтою, тебя пережившей...

Я верю, ты видел сквозь призрачность лет,
Как девочка с книгой, читает — и ищет
В тебе ослепительной правды ответ.
И в том упоительном, дивном восторге,
Когда отступают, бессильны, слова,
Стоит в тишине, ни жива ни мертва,
И в прошлое взгляд устремляет свой зоркий.

И шепчет признанья,
И что-то пророчит,
И снова слагает хвалебные песни,
И любит, и плачет,
И верить не хочет
В нелепую гибель,
И просит: «Воскресни!»

И сердце ее вьется огненной плетью,
Тобою зажженное через столетье.

6
Вы и я

Ты для меня всего лишь призрак,
Я твоего не знаю голоса,
Но полюбила больше жизни я
На лбу твоем гравюрном полосы.

О чем в те поры пелись песни?
И за какие гибли ценности?
...И я ревную к поэтессе,
Как к юной и живой сопернице.

И вижу в ней почти злодея...
Я, впрочем, тоже штучка та еще!
И вот уж я ее жалею,
Как по несчастию товарища.

Какой резон теперь счета вести?
Вот я жива — а Вы расстреляны...
Да доживи б Вы хоть до старости —
— А все родиться и не время мне!

Судьбы затейливы капризы,
И вьются тропки прихотливые —
— Перекрещенья линий жизни —
Чрез Ваши губы. Молчаливые.

...Когда смотрел в седое небо
Парижа, в голубое — Питера,
Ужель тебя не грела небыль,
Уютнее любого свитера,

Что сгинешь ты, но пламень славы,
Через пространство, мимо времени,
Ворвется — грозный, величавый,
И в душах возродит горение.

Ты угадал — я преклоняюсь
Перед тобой в священном трепете,
Ежесекундно удивляясь:
Как можно, что тебя на свете нет?

И умиляюсь, как ребенок,
И рассыпаю горстью радости,
Когда иной, душою тонок,
Мою разделит к Вам привязанность..

Все тщетно. Никому на свете
Не превзойти тебя, Единственный!
Лишь ты — прекрасен, горд и светел,
Мне обо мне расскажешь истину.

------------------------------

Я одинока. Только сосны
Над водовертью синей клонятся.
И, теплый ствол обняв откосный,
Я улыбнусь — так легче стонется.
И просочусь в песок рассветный,
И небеса к траве потянутся,
И в Царстве Вышних Геометрий
Следы — созвездьями — останутся…

Я жду бескрайнего апреля,
Когда рука устанет меч нести,
И наших жизней параллели
Сольются где-то в бесконечности.

7
Песня

Возьми мое здоровое, сильное тело —
Оно без тебя не имеет смысла,
Заламывать руки и спутывать мысли,
Когда уж не так далеко до расстрела.

И, если есть любовь, значит, видимо, это
И есть свобода стрелять без прицела,
Свобода страдать — где и с кем тебе вышло
Или свобода бежать до рассвета
По нити солнечного луча...

(688–693)

Сергей Сербин
Сообщения: 753
Зарегистрирован: 10 янв 2007, 02:05
Откуда: Москва
Контактная информация:

Сообщение Сергей Сербин » 21 май 2009, 10:37

Два стихотворения Анны Ахматовой, Валерий Шубинский поместил их в своей книге «Николай Гумилёв» в приложении среди других стихотворных откликов на смерть Гумилёва (с. 680).

***

Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.
Горькую обновушку
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля.

29 августа 1921

ИЗ «СЕВЕРНЫХ ЭЛЕГИЙ»

Третья

В том доме было очень страшно жить.
И ни камина свет патриархальный,
Ни колыбелька моего ребенка,
Ни то, что оба молоды мы были
И замыслов исполнены — ничто
Не уменьшало это чувство страха.
И я над ним смеяться научилась
И оставляла капельку вина
И крошки хлеба для того, кто ночью
Собакою царапался у двери
Иль в низкое заглядывал окошко,
В то время как, мы, замолчав, старались
Не видеть, что творится в зазеркалье,
Под чьими тяжеленными шагами
Стонали темной лестницы ступени,
Как о пощаде жалостно моля.
И говорил ты, странно улыбаясь:
«Кого “они” по лестнице несут?»
Теперь ты там, где знают всё, скажи:
Что в этом доме жило кроме нас?

1921. Царское Село

vladimir_k
Сообщения: 1
Зарегистрирован: 23 май 2009, 12:39
Откуда: Россия
Контактная информация:

Сообщение vladimir_k » 23 май 2009, 12:42

Приветствую всех любителей творчества! У меня вопрос, а свои стихи можно публиковать?? Спасибо.

Akmay
Site Admin
Сообщения: 649
Зарегистрирован: 25 дек 2006, 03:44
Откуда: Москва
Контактная информация:

Сообщение Akmay » 24 май 2009, 13:45

vladimir_k писал(а):Приветствую всех любителей творчества! У меня вопрос, а свои стихи можно публиковать?? Спасибо.

Связанные с Гумилёвым? Публикуйте конечно. Просто собственные стихи? Если очень хочется, то никто Вас не остановит, это просто форум.

Сергей Сербин
Сообщения: 753
Зарегистрирован: 10 янв 2007, 02:05
Откуда: Москва
Контактная информация:

Сообщение Сергей Сербин » 23 июн 2009, 18:43

У Евгения Арабкина есть стихотворение, посвящённое Н. С. Гумилёву. В сети есть отрывок, хотелось бы прочитать его целиком...

Ave
Сообщения: 2
Зарегистрирован: 26 сен 2009, 22:08

Сообщение Ave » 26 сен 2009, 22:12

очень интересно, хотелось бы видеть продолжение


Вернуться в «Чужие стихи»